детские годы чичикова

“Темно и скромно было происхождение нашего героя. Родители были дворяне, но столбовые или личные — Бог ведает”, — пишет автор о “корне происхождения” Павла Ивановича. Единственное, что мог сделать “отец, вечно больной человек”, для своего Павлуши — это определить его в училище, да ещё дал отец сыну полтину меди “на лакомства” и совет: “Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, всё пойдёшь в ход и всех опередишь <…> А больше всего береги и копи копейку; эта вещь надёжнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Всё сделаешь и всё прошибёшь на свете копейкой”. Что поделаешь — выдающихся способностей Бог Павлуше Чичикову не дал. Зато наградил его с детских лет терпением, умением “постигать дух начальника”, своего учителя, который к тому же откровенно говорил: “Способности и дарования? это всё вздор. Я смотрю только на поведенье. Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведёт себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс! ” Так, кстати, и вышло. Не очень способному к наукам Павлуше учитель обеспечил “полное удостоверение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадёжное поведение”. Надо отдать должное Павлу Ивановичу: он попытался, “вышед из училища”, “скорее приняться за дело и службу”. Вот как описывает Гоголь первые шаги своего героя на новом месте: “И точно, самоотвержение, терпенье и ограничение нужд показал он неслыханное. С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах, обедал подчас вместе с сторожами и при всём том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях”. Кажется, такое рвение молодого чиновника нельзя было не заметить и не оценить, однако “он попал под начальство уже престарелому повытчику, который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости”. Не помогло Чичикову и то, что он очинял своему начальнику перья; что “завёл новую тряпку для его чернильницы”; что “отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз клал её возле него за минуту до окончания присутствия”. Не поведи Чичиков “наступление” с другого боку — не быть бы ему к средним годам коллежским советником, чиновником 6-го класса в табели о рангах, “на военные деньги” полковником. Цели известного рода требуют соответствующих средств. И Чичиков сподличал, добился того, что “суровый повытчик стал даже хлопотать за него” и обернул дело так, что “чрез несколько времени <…> сам сел повытчиком на одно открывшееся вакантное место”. Нужно ли теперь удивляться тому, что следующие шаги главного героя «Мёртвых душ» по служебной лестнице были связаны с откровенным мошенничеством, с более или менее остроумными афёрами! Кстати, и на службе в таможне Чичиков показал себя натурой недюжинной: “За службу свою принялся он с ревностью необыкновенною. Казалось, сама судьба определила ему быть таможенным чиновником. Подобной расторопности и прозорливости было не только не видано, но даже не слыхано”. Находить контрабанду в самых невероятных местах мог только своеобразный таможенный гений. Как известно, Чичиков ждал своего часа. И дождался. Афёра с брабантскими кружевами озолотила его. Но дело едва не закончилось для Чичикова тюрьмой. А товарищ его по таможенной афёре именно там и оказался. Самому же Чичикову удалось “отвертеться” от уголовного суда с огромным трудом. Именно после этого Чичиков начинает искать способ довольно быстро разбогатеть, не рискуя оказаться за решёткой.